Урал – место древнейшего обитания, край Ойкумены, дальше только звероловы и китобои уходили на охоту. Домой, в теплое жилье, сюда возвращались. Как сплошной лед растаял, так они и обосновались. Горы, пусть невысокие – не степь безграничная. Можно обжиться, полюбить свою долинку, а к соседям ходить через перевал в гости. Меняться, жениться... Дрались, конечно. Бывало. А все-таки больше договаривались, уступали. А места какие богатые: летом ягоды не оберешь, птицы прилетят – несметно, к осени разжиреют. А зимой кто моржа добывает, кто оленя. С оленем получилось занятно: северный олень – первое вроде бы животное, прирученное человеком. И до сих пор до конца он не приручен: каким был, таким остался. Уйдет домашний в лес, обратно не запросится. Дикого поймают, запрягут, будет бегать в санках.
А климат... что климат? Как у Шергина: «Вона! Это чем не климант? У дров да у рыбы!»
Так вот, у дров да у рыбы, у ягоды морошки, благоденствовала человеческая семья, называется она уральской языковой семьей, и постепенно расселилась она от Скандинавии до Таймыра, от Венгрии до Алтая. Огромное пространство, невероятный размах! Древнейшая метрополия, гигантская область, финны, саамы, вепсы, карелы, ижора, на юге – венгры, волжские финны, марийцы, мордва, удмурты, коми-зыряне, коми-пермяки, угры – ханты и манси, самоеды – ненцы, энцы, селькупы, нганасаны и остатки тех древних самодийцев, которые населяли предгорья Алтая. Вот он, Уральский мир! (у них еще диалектов полно...)
Никаких пальцев не хватит подсчитать. Меньше, наверно, народов от Вавилонской башни разошлось во все стороны. А эти народы, палеоарктические, палеоазиатские, ничего не строили, никуда не ходили, жили себе, как в теремке: ты кто? – Я – ня, нганасан... Давай вместе жить!
Потом пришли русские.
Да, худо жилось попу Фалалею. Церковь у него, как охотничья летовка, ни красы ни радости, разве казак иногда забежит; что на огороде вырастет, местные тут же оборвут: у них что из земли растет, то общее. Овцы, олени выщиплют. Проезжий шаман подарил ему раз козу, жертвенную – на бедность; не успел порадоваться, голодная паства увела и сожрала. Что им будешь говорить?
А говорить по ихнему Фалалей научился. Дар у него такой открылся, за его убожество, что ли. Заговорит с каким заезжим путником, охотником, торговцем – и глядишь, все понял и сам все может сказать. Он уж и толмачил, если заезжий из другого рода. И полюбил он разговоры слушать. Местные, они хоть и тащили у него, что можно, а не злые были: звали к домашнему скудному котлу. Сначала слушал, потом его расспрашивать стали про ту русскую землю. Ахали, головами качали: это сколько ж там людей? Как столько прокормить?
Очень он полюбил сказки слушать. Особенно если шаман заедет переночевать по пути к богатым заказчикам. Бедные шамана не зовут: сам денег не возьмет, а духам сколько надо! И от тоски начал Фалалей, зубами от холода стуча в своей обители, записывать что услышал. Слова разные. Азбуку для них приспособил, словарь составил. А сказки по-русски записывал. Только где?! На полях псалтыри, где ещё...
Тут его и нашел Матвей Петрович и забрал с собой на заводы к Демидовым. Пусть погреется.
