Вся сцена подаётся в модном стиле «Постановка театральной сцены». Из зала режиссёр кричит: «Стоп! Ещё вступление не закончилось!»
Я как-то читала статью Льва Толстого против оперы, как искусства неестественного, нелепого и непонятного народу. Старика занесло на отработку именно этой фразы, которую певец никак не мог допеть, то оркестр не попадал в ногу, то хористы сбивались в кучу, то сам певец делал не тот жест, не помню что именно, но рекомендую прочесть Чапека «Как ставится пьеса». Толстой ужасно жалеет порядочного пожилого человека, вынужденного терпеть такие унижения. Не помню, советует ли он ему лучше заняться честным полезным трудом. После одного грубого окрика режиссёр бросается на сцену, отстраняет певца и начинает репетировать с хором, уже решительно запуганным.
Баритон – табгачский посол в очень высоком чине, сопровождающий сестру государя к жениху, т.е. к Мэнсюню, отходит к левой кулисе, где стоит согдиец, и они тихонько беседуют. Может, даже курят в кулак. Хитрый дипломат-торговец выражает сочувствие почтенному вельможе-послу. Кажется, посредничество между двумя племенами захватчиков унизительно и тяжело для достойного господина? Актёр вздыхает. Судьба не дала ему ничего, кроме
Собеседник растравляет его раны, вспоминая якобы семейные предания о великолепии Хань и Цзинь, о великих воинах Троецарствия. Больно видеть, как теперь наследник древнего рода скрепляет союз двух злейших врагов изнемогающей в борьбе империи…
- Эй, там! Посол! – доносится справа. – Оркестра не слышите? Ждать прикажете?
И пышный, словно букет георгин, актёр занимает место впереди колонны замерших хористов, и возносится роскошное: «Я невесту провожаю…»
