Вчера остановились на фильме, в котором Вера Лашкова (процесс четырех) рассказывает про суд по поводу "Белой книги" о процессе Синявского и Даниэля. Тогда Алика посадили второй раз.
С Верой я встретилась раз в жизни, конечно, знала о ней. Мы вместе мыли пол в квартире Наташи Горбаневской, когда она эмигрировала во Францию.
Она рассказала много интересного. Боюсь только все перепутать, на каком процессе что было. Обещают выложить видео мероприятия, может что-то в памяти отложится.
Синявский на процессе
Людмила Алексеева, дай ей Бог здоровья и долгих лет жизни!
Вот они, отщепенцы - Юлий Даниэль и Андрей Донатович Синявский
Газетку-то и почитать можно...
Глас народа! Не могу молчать!
Клеймили не только именем Ленина, но даже именем Пушкина...
И вот за подвиги награда...
Все ему весело...
Фантастическая история одной магнитофонной ленты, которую немыслимо было записать, невозможно передать, невероятно прослушать и расшифровать (но мы там слышали). Эта история уже записана и опубликована где-то, но мы ждем книги В.Орлова, прочтем с подробностями.
Алика нарисовал лагерный художник.
Копия магнитофонной записи, сохраненная В.Ронкиным, находится сейчас в архиве Общества «Мемориал». Текст этого любопытного аудиодокумента ранее никогда не публиковался. Здесь мы приводим его целиком:
«[Ведущий]: Здравствуйте, дорогие друзья. Наш микрофон — в политическом лагере номер семнадцать. Наша литературная передача из цикла «Поэзия народов СССР» посвящена творчеству латышского поэта Кнута Скуениекса. Несколько слов о поэте мы попросили сказать политзаключенного историка и журналиста Виктора Калниньша. Пожалуйста, Виктор.
[В.Калниньш]:
По зимним, снежным
Я шел дорогам
В чужие земли,
К чужим порогам, —
писал, отправляясь в изгнание — путь, обычный для многих поколений латышской интеллигенции, — великий латышский поэт Райнис. «Тысячи миль по этапу, штыки, проклятья, колючая проволока» — так описывал через десятилетия свои впечатления другой латышский поэт, Кнут Скуениекс, отправляемый в столыпинском вагоне в мордовские лагеря. Широкий мир этого поэта, — журчащие струи [нрзб.; м.б., «Иравади»], вершины Сьерра-Маэстра, трехцветный рассвет в утро казни французского патриота Габриэля Пери, — все это попытались упрятать за колючую проволоку. Но вместе с белыми облаками мысли и чувства поэта стремятся к людям, к друзьям, к той маленькой стране на берегу Балтийского моря, через озера и нивы которой лишь за один день перелетают журавли.
Кнут Скуениекс еще молод. Сейчас ему тридцать два года. Весь его жизненный путь — в нескольких словах: школа, Латвийский университет, Московский литературный институт, редакция газеты «Литература ун максла», арест, семь лет заключения. Много испытаний выпало на его долю; немало еще выпадет. Пусть поможет ему на его трудном пути упрямая языческая кровь — кровь, замурованная в фундаментах Риги и обильно пропитавшая латышскую землю...
[Ведущий]: Теперь — слово поэту-переводчику. У микрофона политзаключенный Юлий Даниэль.
Под катом два слова о самой, наверно, удивительной магнитофонной ленте в истории.
На ней читают стихи заключенные Юлий Даниэль
и Виктор Калниньш:
Три зимы
Три смерти брусками скребут о металл,
Три волка голодных бредут по пятам,
Враждою к теплу и движенью горя,
К артериям тянутся три упыря
— Три зимы, три зимы, три зимы…
Три гада цедят святотатственный гной
И брызжут в лицо мне вонючей слюной;
И вяжут мне руки, по дням волоча,
Безумных три призрака, три палача
— Три зимы, три зимы, три зимы…
Три тощих свечи оплывают в чаду,
Три ночи тоскуют в жару и бреду,
Три поля, привыкшие семя губить…
Три глыбы, которые мне раздробить,
Три выхода к свету прорезать в стене,
Три всхода, которые вырастить мне
— Три зимы, три зимы, три зимы!
[Ведущий]: На этом мы заканчиваем нашу литературную передачу из лагеря, где начальником майор Анненков. Пишите нам по адресу: Мордовская АССР, станция Потьма, почтовое отделение «Озерный», почтовый ящик ЖХ 385/17-а. Передача была организована по недосмотру администрации. Вел передачу Александр Гинзбург».
