К вопросу об актуальности библиотек. Основополагающие творения должны где-то благоговейно храниться, хотя информативной ценности давно не имеют? Нам достали и положили на специальный стол немецкий атлас 1900 года.
Ну как тут не обалдеть? Европа, как она была, со всеми границами и названиями, которых больше нет... Печать какая! Конечно, на фото ничего прочесть нельзя...
Все тайное станет явным... все тайное станет явным... - колотится в голове (или в сердце?) ботаника. Ничего нельзя утаить... скандал неизбежен. Он затронет моих друзей, самого Королёва... будут выяснять, кто выписал мне пропуск... а кто его, в самом деле, выписал? - охранников этих, дуболомов... неплохие ведь ребята... Да, ребята! - если меня арестуют... я все расскажу, но я заберу их оттуда. Или пусть кто-нб заберет. Начнут интересоваться аппаратом, а это такая воронка... Осенний лес певуч и светел, компания идет весело, то и дело застревая на каком-нб интересном явлении. Зоя Викторовна безошибочно отыскивает куколок. Их забирают с собой, чтобы вывести бабочек. Ну вот, наконец они на станции. Скорее переодеться, скорее уехать отсюда, побродить по улицам в одиночестве. Даже не обедать...
Обычно после занятий Гурген Сарбазович обедал в столовой биостанции. Как правило, он кормился там, где читал и проводил занятия, дома не готовил. Только чайник, и что-нб с полки — бутерброд, пряники... На биостанции был опытный огород, овощные супы у них были прекрасные. Но сейчас у него горло сжато спазмой.
Возле вольера для пестрых оленей профессора окликает директор станции. - Гурген Сарбазович! Не уделите еще полчаса — минут сорок? У нас маленькое совещание. Ботаник молча кивает. Директор замечательный человек, он очень нравится профессору. Зоолог по призванию, животновод по страсти, любого лося и лосенка он помнит от рожденья, видит душу и тело животного умом и сердцем. Большущие теплые руки ветеринара, крепкое коренастое тело, на загорелой лысине потертая кепка, глаза веселые, хитрые. - Переоденусь только, - говорит профессор. Хорошо хоть директор переодевается в кабинете. Профессор не решается открыть портфель (который никогда не запирал, кстати). В обычном костюме выходит из гардероба. Его тут же окликает младший зоолог Марфа Зиновьевна, жизнерадостная старушка. ( Collapse ) Наконец все в большом кабинете. Профессор прислонился к стене возле окна. Ему, кажется, уже все равно. Вы все помните, - начинает директор, - у нас было чрезвычайное происшествие — двое ребят сбежали из детдома. Искали их чуть не с собаками, у нас все перетрясли, всех перепугали, сами все перемазались, лес прочесали — ну, все помнят. Делом этим занялись всерьез, и там выясняется — молодцы, что сбежали. Похоже, и дела будут... - Не нашли их? - Вроде пока нет, не говорят. Думаю — не пропадут; они вроде хорошо подготовились. Махнули, может, в Крым, а то и в Ташкент; сам знаю, как это... Директор подмигивает и сам себя прерывает, махнув рукой. - Насчет здания — как решат, ремонтировать или другое подыщут. Главное — здесь будут старшие воспитанники, группа экспериментального обучения. Проект придумали физики. Будут учить по современным творческим методам, математике в первую очередь. Очень правильная идея. Вот думаю предложить вам, товарищи: а не влиться ли нам с вами в это начинание? Возьмем, скажем, шефство над школой. Разве стране только слесаря нужны? А лесоводы, животноводы? Обязуемся устраивать экскурсии, практические занятия. Помощников себе растить! - Поддерживаем, конечно, - чей-то сдержанный голос. - Поддерживаем, поддерживаем! - А вы, - голос директора становится нарочито смиренным, - вы, Гурген Сарбазович, очень конечно занятый человек, вы настоящий ученый... можно ли рассчитывать, что вы иногда и с детишками, на уровне 6-7 класса, побеседуете о науке, о всяких загадках, о доисторическом мире? У вас это прямо как поэзия... С величайшим удовольствием, - отвечает ученый (с величайшим облегчением...)
