Юрий Грунин умер месяц назад в Джезказгане, почти 93 лет. В 42 он попал в плен в 42, работал в Германии. Писал стихи там. В 44 освободили и скоро дали 10 лет. Пережил Кенгирское восстание в 54, в 99 смог опубликовать повесть о восстании – «Спина земли». В 55 вышел, работал в Джесказгане архитектором. Немножко там печатался.
Выбрать очень трудно.
СУЩЕСТВОВАНИЕ
И кажется – это обычно,
и всё уже нам не впервой:
и эта собачья опричнина,
и этот вот волчий конвой.
И всё уже это – обычно:
нет завтра – есть только вчера.
Становится небо с овчинку.
А как же дожить до утра?
Здесь будущее недоступно.
Но нужно дожить до него.
А тело в нарывах и струпьях.
И нет на ногах ничего.
Да разве вот это – обычно:
идти, словно пО льду скользя?
Нет, зло ощущать непривычно!
Нет, к рабству привыкнуть нельзя!
И всё ж, перепачканный гноем,
задавленный гнётом, молчу.
И всё ещё это земное
существованье влачу.
1942
ИЗ ПЛЕНА В ПЛЕН
Жизнь моя, иль ты приснилась мне?
Сергей Есенин
Родина, все эти годы снилась ты.
Ждал я, что к рукам твоим прильну.
Родина, по чьей жестокой милости
мы сегодня у тебя в плену?
На допросах – корчусь, как на противне.
Что ни ночь – в ушах свистящий шквал:
- Ты – предатель, изменивший родине!..
Только я её не предавал.
Офицер – собой довольный, розовый,
чуть взбодрённый, оживлённо свеж,
мягко стелет нежными угрозами:
- Ты узнаешь, что такое СМЕРШ!
«Смерть шпионам» – воля повелителя.
СМЕРШ, как смерч, основою основ.
О, триумф народа-победителя
с тюрьмами для собственных сынов!
Слушали в строю ещё на фронте мы
чрезвычайный сталинский приказ:
каждый, кто в плену, - изменник родины.
Плен страшнее смерти был для нас.
Кто в плену, над тем висит проклятие
тяжелее вражеских цепей.
Дай вам Бог не знать проклятья матери!
СМЕРШ страшнее смерти нам теперь.
Мы – репатрианты. Ходим ротами.
С ложками. В столовую. Ррраз-два!..
Кто нас предаёт сегодня – родина
или власть земного божества?..
Где же он, предел сопротивления
в следственной неправедной войне?
Что же здесь творят во имя Ленина?
Жизнь моя, иль ты приснилась мне?
……………
Никого не кляну, покаяний не жду.
Неприкаянный, окаянный,
я пишу это все в девяностом году,
неопознанный нуль безымянный. (из последних)
Вот здесь больше
Морали здесь две. Во-первых, у нас тоталитарное сознание: есть один великий зэк? И вполне достаточно. Даже Шаламова локтем отодвинули.
А во-вторых, скольких приютил Казахстан? Калмыков, Зальцман – ну это знаменитые. Мосфильм спасался, Эйзенштейн Ивана Грозного снимал. Кари Унксова родилась. Это столичные, а сколько прижилось в посёлках? Ну вот Чудакова можно почитать, «Ложится мгла на старые ступени».
В музее Востока была как-то выставка «Рахмат, Ташкент!» - художников, которые в войну отсиделись там и в Самарканде.
РАКМЕТ, КАЗАХСТАН!
